Кого только не заносит на Петербургскую фантастическую ассамблею! Например, как-то среди гостей внезапно, без объявления войны, нарисовался итальянский фантаст Франческо Версо. На русский его пока почти не переводили (хотя пару романов о России он написал), зато активно публикуют на английском. Ну а на родине, говорят, он вообще "звезда НФ №1". Мы наконец расшифровали интервью, продравшись через косяки переводчика, и сегодня опубликовали на сайте Петербургской книжной ярмарки ДК им. Крупской.
За помощь в подготовке материала отдельное спасибо Kons`у и Евгении Руссиян!
Франческо Версо: "Я вырос в эпоху киберпанка..."
— В свои книгах вы много пишете о постчеловечестве, о генетически измененных людях будущего. Как вам кажется, нужна ли нам антропологическая эволюция, и если нужна, то зачем, какие проблемы она поможет решить?
Франческо Версо: Мы, люди, очень своеобразный вид. Мы единственные создания на земле, не адаптированные к своей среде обитания. Мы преобразуем ее под себя с помощью созданных нами же инструментов — и одновременно меняемся сами. Мы связаны с технологиями, прикреплены к этим искусственным продолжениям себя. На определенном отрезке истории эти технологии могут стать разумными, живыми. Закономерный результат игры в бога: разница между человеком и искусственным интеллектом, созданным нашими руками, сотрется, исчезнет. В греческой мифологии есть миф о корабле Тесея: после возвращения героя с Крита в Афины корабль постепенно ветшал и разрушался, но каждый афиняне постоянно латали прорехи, меняли доски и снасти. В какой-то момент, когда все части корабля были заменены на новые, возник вопрос: это тот же самый корабль или новый? Тут есть прямая аналогия: мы используем очки, слуховые аппараты, множество устройств и гаджетов, которые облегчают нам жизнь. Если вы потеряете ногу, но сохраните вторую, вы останетесь собой. Если вы потеряете руку, вы тоже остаетесь собой. Какую же часть тела вы должны потерять, чтобы утратить свою идентичность? Когда человек перестанет быть человеком? Я не знаю, нужны ли эти изобретения и вся постчеловечность. Мы считаем, что технологии помогают нам, но, конечно же, иногда мы ошибаемся. Технологии призваны улучшить нашу жизнь, но не всегда улучшают. Тем не менее, с этим ничего не поделаешь: это просто данность, так уж устроен вид хомо сапиенс.
— Итальянская литературная традиция — древнейшая на европейском континенте. Как современные итальянские авторы, в первую очередь фантасты, используют эту традицию и используют ли ее вообще?
Франческо Версо: Зависит от конкретного автора, от его образования, от того, какие науки он изучал и о чем пишет. В Италии есть профессиональные инженеры, пишущие НФ — и есть прозаики, абсолютно чуждые науке. История фантастики в нашей стране насчитывает много десятилетий, случалось всякое. Первые фантастические произведения в Италии, конечно, были связаны с религией. «Божественная комедия» — в каком-то роде фантастическое путешествие, сочинения классиков Итало Кальвино и Бокаччо — тоже. Но настоящее рождение НФ связано, как и в случае с американскими бульварными журналами, с возникшим в пятидесятых годах прошлого века издательством «Mondadori» и с премией «Urania», которые до сих пор объединяют наших фантастов. Мы пытаемся очень осторожно использовать в своих произведениях темы, связанные с искусством, историей и культурой. Например, есть один автор юмористической прозы, Массимо Монгай, который создал так называемую «фуд-НФ», то есть научную фантастику, связанную с едой — роман о поваре на космическом корабле. Есть мы будем всегда, и в будущем в том числе. И это тоже часть традиционной итальянской культуры.
— Та итальянская «нереалистическая проза», которая известна за пределами страны — книги Дино Буццати, Итало Кальвино, Умберто Эко — в основном литература сложных жанров: сюрреализм, гротеск, социальная сатира. Не является ли обращение к жанровым канонам англо-американской фантастики для итальянцев некоей деградацией, шагом назад?
Франческо Версо: Когда я говорил о бульварных журналах, я имел в виду тексты, доступные массовому читателю. Произведения Умберто Эко написаны не для всех. Да, многие покупают его книги, но это еще не значит, что их когда-нибудь прочтут. Я не утверждаю, что бульварные американские журналы по определению дурны, а Эко — хорош. Я говорю о том, что литература это как музыка: есть джаз, есть рок, поп, рэп. Все могут найти себе что-то по вкусу.
Думаю, каждый автор выбирает, для какой аудитории он пишет. Если я планирую опубликовать более «твердую» НФ или более политизированную, я должен понимать, что могу потерять какую-то часть аудитории. Мои книги более мягкие, с уклоном в психологию. Хотя, конечно, рядовой читатель предпочтет скорее космическую оперу — с хорошими и плохими парнями, космическими схватками и жукоглазыми пришельцами.
И под занавес рабочей недели — большое интервью с волгоградским писателем Евгением Лукиным с Петербургской фантастической ассамблеи в онлайн-журнале "Питерbook". Переходим по ссылке внизу — много картинок в тексте на сайте, все кликабельны, персонажи фотогеничны.
Евгений Лукин. Баклужино и окрестности
Елена Бойцова: Так сложилось, что большая часть ваших повестей и рассказов, написанных с момента выхода романа «Алая аура протопарторга», принадлежит к условному циклу «Баклужино». Как появился баклужинский цикл, как из одного произведения вырос целый мир?
Евгений Лукин: Начну издалека. Во-первых, Баклужино — это то же самое, что Бакалда. По словарю Даля «баклужина» — яма, наглухо отгороженная от русла и заполняющаяся по весне пойменной водой, а летом тихонечко просыхающая. Бакалда, кстати, это реально существующее место рядом с Волгоградом — там находятся наши дачи. Когда мне понадобилось как-то назвать пристань, до которой доходит гребная регата в повести «Пятеро в лодке, не считая Седьмых», естественно, вместо Бакалды, которая в Волгограде всем известна, возникло Баклужино. Во второй раз этот топоним появился, если не ошибаюсь, в повести «Там, за Ахероном»: именно в районе Баклужино в Волгу впадает приток из Стикса, куда и вынесло ладью со сбежавшим из ада Дон Жуаном.
Если говорить о баклужинском цикле в целом, придется сделать небольшое отступление. Когда фантаст конструирует новый мир, перед ним встает несколько вопросов. Во-первых, как герои в этот мир попали? Если речь идет о другой планете, туда надо лететь, долго и нудно. Человек этого не выдержит — приходится вводить новое фантастическое допущение: анабиоз, мгновенные перелеты, деритринитацию как у Стругацких... Во-вторых, если на этой планете существует своя цивилизация, необходимо как-то изучать чужой язык, вникать в нюансы. Очень много мороки, если хочешь сохранить иллюзию правдоподобия.
Так вот, когда-то, в семидесятых-восьмидесятых, у меня возник изумительный замысел: а что, если в одном мире будет существовать множество русскоязычных государств, в каждом из которых действуют свои законы, в том числе физические, и тебе достаточно перейти границу, чтобы попасть в иную вселенную? С языком все в порядке — язык везде один и тот же; переход — всего один шаг. Но одна мысль, будто Советский Союз может распасться, по тем временам уже была крамолой. И я эту идею решил отложить — с сожалением, конечно, больно хорошая схемка, но замысел так и остался замыслом. А потом я попал в Приднестровье. Это русскоязычное государство — фактически, если не юридически. Население — 700 тысяч человек, меньше чем в Волгограде, и это вся республика, не только Тирасполь. Весь антураж «Алой ауры...» пришел оттуда. Блокпост срисован от и до, только американские самолеты над ним не ходили и домовой не пробирался под мостом.
Ну а «Алую ауру...» я начинал писать как рассказик. Представьте себе, хотел рассказать о том, как арестовывают человека, приковавшего себя на площади, — а кругом колдуны, черная и бела магия, и так далее, и тому подобное. Рассказик вполне получился. И вдруг я понял, что тема-то требует большего! Причем никакая это не политика, ни черта, это все антураж! О чем хотелось написать? О том, как друг становится врагом, а враг становится другом. Тем более что все мои знакомые к тому моменту успели поссориться, помириться и снова поссориться. Конечно, не так, как сегодня: то, что происходит сейчас, я до сих пор не могу переварить. Тогда ссоры шли единично, а сейчас — стенка на стенку, масса на массу.
Ну ладно, бог с ним, с нынешним днем, вернемся к «Алой ауре...». Возникли у меня, стало быть, два замечательных типчика: Африкан и Портнягин. Я отложил уже написанный кусочек и начал заново — почему-то с домового Анчутки. А потом и уж готовый фрагмент пригодился, ближе к середине. Вещь шла очень легко, все десять авторских листов. И все: я, честно сказать, не думал, что баклужинская история получит продолжение. Но вот какая штука: существует принцип экономии средств. Сел я писать «Чушь собачью» и задумался: как подвести историю России к тому, что люди собаками стали работать?.. А что, если взять этот самый Суслов? И получилось уже две вещи о событиях, происходящих в распавшейся Сусловской области.
Дальше — больше. Мне ничего не стоило, например, написать «Лечиться будем». С новой повестью на карту просто добавился еще один район: до этого существовали Лыцк, Баклужино и Суслов, тут появилось Сызново. Я просто не мог представить себе, что должно случиться в реальной России, чтобы к власти пришел такой вот психотерапевт и наломал дров. Не укладывалось, не умещалось в голове. А в маленьком Сызнове все работает, тут легче.
Поляки, которые у меня когда-то брали интервью по этому поводу, спрашивали про прогнозирование, пророчества, футурологию… Я говорю: ребята, я нисколько не предвещаю распада России на махонькие государства, и тем более ничего такого не пропагандирую. Мне это просто понадобилось в чисто сюжетном плане. Но знаете в чем ужас: каждый раз, когда фантаст отчинит что-нибудь, что ему кажется абсолютно невероятным — ну, как Сирано де Бержерак в своем «Ином свете» — именно так и происходит. Это ж надо, на чем он взлетел на Луну, ну может ли быть нелепее: шесть рядов ракет, каждая из которых отгорает и отпадает, и включается следующая! Это ж в голову не могло прийти! Я представляю, как ржали в семнадцатом веке над этой остроумной штукой.
Самое забавное, что по-настоящему обычно сбывается только то, что сам автор считал предельно нелепым, невозможным. Это вот то самое «человек предполагает, бог располагает». И если что-то подобное с Россией случится — ребята, я не виноват! Мне это нужно было только для удобства изложения...
Давно не выкладывал видео. Поделюсь видеозаписью открытого интервью с всенародным любимцем Кириллом Еськовым, писателем и палеонтологом с прошлогодней Петербургской фантастической ассамблеи. Вопросы задает Елена Бойцова (на "ФантЛабе" ula_allen). Кстати (пятиминутка рекламы), в ее магазине "РаскольниковЪ" питерцы могут купить книги Кирилла Еськова в ассортименте.
Потихоньку публикуем материалы с Петербургской фантастической ассамблеи. Сегодня дошли руки до интервью с почетным гостем из Британии Кимом Ньюманом, который удостоил нас присутствием в 2016 году. Кроме того, на сайте Крупы вы можете найти небольшой фотоальбом — Ньюман на Ассамблее позировал много и охотно.
Отдельные благодарности — Николаю Кудрявцеву и Евгении Руссиян, без которых это интервью не вышло бы.
Ким Ньюман. «Warhammer», киберпанк, дайкайдзю, викторианские ценности и демистификация вампиров
— Как писатель и кинокритик вы специализируетесь на так называемых «темных жанрах», иными словами, кинематографе и литературе ужасов. Чем вызван такой интерес?
— Первыми фильмами, которые я увидел в кино, были как раз «ужастики». Классический хоррор о «монстрах Universal» — Дракуле, Франкенштейне, Мумии и так далее. Вероятно, с этого все и началось. Одной из моих первых книг в конце восьмидесятых стало исследование «Nightmare Movies. A critical history of the horror film, 1968-88», посвященное периоду, которым тогда практически никто не занимался. Сейчас кинокритики склоняются к мнению, что именно семидесятые годы стали эпохой расцвета жанра «ужасов». Но когда я писал эту работу, принято было считать, что золотая эпоха хоррора — тридцатые годы, а то, что происходило позже, не так важно для истории жанра. Собственно, я рискнул детально исследовать это десятилетие одним из первых, и результат мне понравился.
Впрочем, я не зацикливаюсь на хорроре. Я люблю и другие жанры, мне интересно изучать, как разные направления взаимодействуют друг с другом. Да, конечно, я очень люблю хоррор, но не могу сказать, что люблю его весь, все типы без исключения. На мой взгляд, хоррор позволяет писателю или режиссеру зайти гораздо дальше, чем любом другой жанр. У нас появляется возможность проникнуть на территорию, куда люди обычно просто боятся заглядывать, решить задачи, которые другими способами не решаются.
— Под псевдонимом Джек Йовилл вы написали несколько произведений для межавторского цикла «Warhammer». Как вас затянуло в эти жернова — и что дала работа над «Вахой»?
— Справедливости ради, в проекте участвовал не только я, но и Йен Уотсон, Брайан Стэблфорд и многие другие. Все очень просто: Майкл Дэвид Прингл, главный редактор «Interzone», одного из ведущих британских журналов научной фантастики, который опубликовал мой первый рассказ, в какой-то момент стал главным редактором литературного отдела «Вархаммера». И, естественно, он пригласил к сотрудничеству всех авторов, которые в то время печатались в «Interzone», поскольку знал наверняка, что те умеют писать.
Предложение поступило как раз в тот момент, когда вышел мой первый роман, «Ночной мэр». Я не большой любитель героической фэнтези, никогда не читал новеллизации по мотивам настольных игр. Но представители издательства «Games Workshop» уверяли, что хотят выпускать настоящие, хорошие книги, которые отличались бы от того, что уже есть на рынке. Всего по заказу Прингла я написал четыре книги — в промежутке между первым и вторым оригинальными романами. Они неплохо продавались, допечатывались, но при всех своих достоинствах компания «Games Workshop» всегда относилась к беллетристике как к чему-то второстепенному: ведь в первую очередь этот холдинг продает игры. Так что со временем наше сотрудничество сошло на нет. Впрочем, для меня это был полезный опыт: мы работали очень быстро, четко, и я до сих пор доволен построением сюжета в том же «Дракенфелсе».
— И в заключение наш традиционный вопрос: вы бывали на многих европейских конвентах — чем на ваш взгляд отличается от них Петербургская фантастическая ассамблея?
— Честно говоря, чаще я езжу не на конвенты, а на кинофестивали. Естественно, я бывал на «Ворлдконах», но они имеют мало общего с любыми другими конвентами: по сути, это огромный город в городе, отдельная вселенная. Если же говорить о конвентах более скромного масштаба, Ассамблея в целом довольно похожа на ирландские и британские съезды любителей фантастики. Такая же атмосфера, люди, которые ходят примерно в таких же футболках с принтами, и я могу предположить, что они обсуждают те же явления, только на другом языке. В глаза бросается одно отличие: Ассамблея очень сильно сосредоточена на литературных вопросах. Я заметил, что некоторые люди здесь играют в настольные игры, но эти игры даже не входят в основную программу. На тех конвентах, где я периодически бываю, от трети до половины всех мероприятий посвящены играм, телевидению, кино и комиксам.
Те, кто не приехал в этом августе на Петербургскую фантастическую ассамблею, упустили редкую возможность задать вопрос Киму Ньюману, почетному зарубежному гостю нынешнего конвента, человеку и пароходу писателю и кинокритику, автору "Эры Дракулы", "Собаки д'Эрбервиллей" и других весьма своеобразных книжек. Ну что ж, вам не повезло. Остается только посмотреть видеозапись его встречи с читателями, сделанную на Фантассамблее при поддержке Книжной ярмарки ДК им. Крупской.
облако тэгов
